Да скроется мгла!. Страница 1

Фриц Лейбер

Да скроется мгла!

Глава 1.

Брат Джарльз — священник Первого, самого низшего круга, был новичком в Иерархии. Он ненавидел ее и с трудом сдерживал свой гнев, скрывая его под маской равнодушия не только перед прихожанами, но и перед братьями священниками, ведь этому учили каждого из них. Только сумасшедший мог ненавидеть Иерархию. Но священнослужитель не может сойти с ума, во всяком случае, без ведома Иерархии. Тщательность отбора, учитывающая даже самые незначительные черты характера будущих священников, казалось, исключала любую возможность ошибки. А вдруг он действительно спятил, и Иерархия скрыла это от него, преследуя свои загадочные цели?

От этой мысли Великая площадь Мегатеополиса, заполненная толпой, внезапно поплыла у него перед глазами. Повсюду мелькали сытые розовощекие лица священников, теперь превратившиеся в расплывчатые пятна. Усилием воли Джарльз сосредоточил взгляд на календарном камне, установленном близ дома, недавно построенного в этом районе города. «139 ВБ» — прочел он надпись, выбитую на шершавой поверхности. Джарльз прикинул: «139-й год Великого Бога может быть 206-м годом Золотого века, если только даты Золотого века установлены точно. Или 360-й год Атомного века. И, наконец, 2305-й год Ранней цивилизации, от Рождества… ну как же его? От Рождества Христова.

— Хамзе Чон, прихожанин пятого округа! Подойди сюда, сын мой!

Джарльз вздрогнул. Мерзкий фальцет брата Чумана пискнул ему в самое ухо. Да почему он, собственно, в паре с Чуманом? Ну почему? Джарльз знал, что священники никогда не ходят поодиночке, обязательно вдвоем. Таким образом они могут следить друг за другом и доносить обо всем до мельчайших подробностей. Иерархия должна знать все.

Брат Чуман был довольно толстым голубоглазым священником с пухлыми, тщательно выбритыми щеками. Сейчас он просматривал свои списки, написанные так, что ни один простолюдин не смог бы прочесть их. Явной причиной ненависти к брату Чуману у Джарльза не было. Рядовой священник Второго круга. Откровенный тюфяк. Но толстяка можно было возненавидеть за манеру применять силу и власть школьного надзирателя по отношению ко взрослым людям. Единственным утешением для Джарльза было рвение Чумана, который так гордился порученным делом, что охотно выполнял всю работу сам.

Маленький толстый священник оторвал взгляд от списков и посмотрел на высокого молодого мужчину перед ним, нервно мнущего бесформенную шляпу.

— Сын мой, — добродушно пропищал брат Чуман, — ты будешь работать на шахте в течение трех месяцев. Это сократит твой взнос в казну Иерархии. Завтра на рассвете ты должен явиться к ответственному дьякону, Хамзе Чон!

Мужчина дважды поклонился и поспешил отойти в сторону. Джарльз снова ощутил прилив ярости. Этого человека направляют на работу в шахту, а ведь это куда хуже, чем поля или даже дороги, и это известно всем. Но мужчина, казалось, воспринял свое назначение с благодарностью. Его подобострастный взгляд напомнил Джарльзу, любившему копаться в старинных книгах, неких собак, вымерших домашних животных, смотревших на своего хозяина такими же преданными глазами.

Джарльз всматривался в лица толпящихся на площади. Его внимание привлекло лицо женщины, стоящей в третьем ряду.

Солнце садилось. На Великую площадь легли длинные тени. Толпа редела. Ожидающих разнарядки осталось совсем немного. Там и сям сновали простолюдины: мужчины в нелепых халатах, женщины в холщовых блузах и юбках. Торговля подходила к концу, и они собирали принесенные для продажи вещи и продукты, взваливали тюки на спины маленьких лохматых мулов и исчезали в лабиринте узких улочек, мощенных булыжником. Кое-кто уже надел на голову капюшон или широкополую шляпу, однако вечерняя прохлада еще не наступила.

Этот район Мегатеополиса напоминал Джарльзу средневековые города, изображенные на холстах и старинных гравюрах. Города Ранней цивилизации. И хотя дома здесь были в основном одноэтажными и без окон, сходство определенно имелось, и оно не могло быть случайным. Джарльз это прекрасно понимал. У Иерархии на все имеются основания.

Неподалеку проковыляла старуха в лохмотьях с нелепой остроконечной шляпой на голове. Испуганные прихожане шарахались от нее, а один мальчуган с криками «Ведьма! Ведьма!» — швырнул в нее камнем и мгновенно скрылся из виду. Джарльз едва заметно улыбнулся старухе, и она ответила ему слабой улыбкой беззубого рта. Казалось, ее крючковатый нос и сильно выдающийся вперед подбородок сомкнулись. Ни сказав ни слова, старуха продолжала свой путь, клюкой нащупывая дорогу.

Другой район Мегатеополиса выглядел иначе. Постройки Святилища сверкали в заходящем солнце. Перед ними горделиво возвышался Собор, уходящий парадной лестницей на Великую площадь.

Джарльз поднял глаза и посмотрел на Великого Бога. На какое-то время он почувствовал, как в душу его закрадывается раболепный страх, подобный тому, какой он испытывал в детстве при виде этого гигантского идола. Это было еще задолго до того, как он, сын простолюдина, прошедший все испытания, начал постигать таинства священнослужения. Прочел ли Великий Бог его богохульную ярость взглядом своих огромных, всевидящих глаз?

Джарльз отогнал от себя эти мысли, недопустимые даже для новичка в Иерархии. Собор в своем великолепии устремленных ввысь колонн и готических остроконечных окон казался сооружением не менее могущественным, чем статуя Великого Бога. Статуя, возвышавшаяся вместо шпиля, была словно отделена от нижних строений. И лишь тяжеленные фалды рясы из серого пластика сливались с пластиковыми колоннами собора. Этот великан-кентавр охватывал взором весь Мегатеополис, и вряд ли нашлось такое место, откуда не было видно суровое и невозмутимое лицо Бога в ореоле голубого сияния.

Казалось, будто Великий Бог внимательно изучает всех проходящих через площадь. Будто он в любой момент может схватить любого из них и поднять к себе, под испытующий взгляд всевидящего ока.

Однако эта массивная фигура не пробуждала в Джарльзе ни капли гордости за славу и величие Иерархии. Да и благодарности за великую честь быть избранным стать частичкой этого могучего организма он не испытывал. Напротив, его охватило такое негодование, что стало почти невозможно сдерживать свою ярость, полыхающую алым, под стать цвету рясы, пламенем.

— Шарлсон Нория!

Джарльз опомнился, когда брат Чуман выкрикнул это имя. Ему нужно взглянуть на нее, он не должен быть трусом.

Каждый новоиспеченный священник мучительно переживал неизбежность разрыва с семьей, друзьями, любимой. Впрочем, к Нории это не имело прямого отношения. Джарльз встретился с ней взглядом, но она, казалось, не узнавала его; а ведь он мало изменился с тех пор, если не считать странное одеяние и гладко выбритую голову.

Нория стояла спокойно, скрестив на груди огрубевшие от ткацкой работы руки. Она не заискивала и не нервничала, как многие мужчины. Ее лицо, казавшееся бледным на фоне черных волос, не выражало ничего, но это могло быть и маской, даже более искусственной, чем маска Джарльза. Сто-то неуловимое, то ли манера поводить плечами, то ли затаенная в глубине зеленоватых глаз одержимость, остудило его гнев, и сердце охватила тоска.

— Моя маленькая дочь Нория! — заворковал Чуман. — у меня для тебя хорошие новости. Тебе оказана великая честь. В течение шести месяцев ты будешь служить в Святилище.

Ни один мускул не дрогнул на ее лице. Прошло несколько секунд, прежде чем она ответила:

— Это слишком большая честь для меня. Такая работа не для простой ткачихи. Я недостойна ее.

— Это верно, — немного подумав, ответил Чуман, подергивая головой, возвышающейся над его жестким воротником. — Но Иерархия может возвысить любого по своему желанию, даже из самых низов. Радуйся, дочь моя, радуйся!

— Я недостойна. Я чувствую это сердцем. Это не для меня. Я не могу.